Неандертальский параллакс - Страница 224

К оглавлению

224

— Это безумие, — сказал Понтер.

— Не здесь, — ответила Вероника. — В силу определения: модель поведения большинства не может быть безумием.

— Но… но ведь ясно же, что невозможность предсказать исход раздражает и нервирует.

— Вас, — с обаятельной улыбкой согласилась Вероника. — Но не нас.

Мэри, до этого момента заинтересованно следившая за дискуссией, вмешалась:

— Вероника, вы ведь явно к чему-то клоните. К чему именно?

— Всё, что мы делаем здесь, в Группе нейрологических исследований, подчинено одной цели: объяснению классических религиозных откровений. Однако существует огромное количество верующих, которые никогда в жизни не испытывали таких откровений, но, несмотря на это, всё равно веруют. Это большая дыра в нашей работе, отсутствующий элемент в подробном объяснении причин того, что Homo sapiens верят в Бога. Но вот он ответ — разве вы не видите? Именно психология поощрения — этот небольшой фрагмент программного обеспечения нашего мозга — делает нас восприимчивыми к вере в Бога. Если где-то и правда существует Бог, рационально мыслящие существа ожидали бы от него рационального, предсказуемого поведения. Но наш не таков. Иногда он будто бы оберегает некоторых людей, а в другой раз позволяет монахине упасть в открытую лифтовую шахту. В его действиях нет разумной системы, и поэтому мы говорим…

Мэри кивнула и закончила мысль за неё:

— Мы говорим «пути Господни неисповедимы».

— Именно! — воскликнула Вероника. — Молитва не всегда удостаивается ответа, но люди всё равно молятся. Но народ Понтера устроен не так. — Она повернулась к неандертальцу. — Не правда ли?

— Не так, — согласился Понтер. — Я и без Хака могу сказать, что мы ведём себя по-другому. Если исход невозможно предсказать, если закономерность не удаётся выявить, то мы отбрасываем такую модель поведения как бессмысленную.

— А мы — нет, — подытожила Вероника, потирая руки. Мэри вспомнила это выражение лица, словно говорящее «Это обложка в «Science», не меньше» — такое же возникло на лице самой Мэри, когда ей удалось извлечь ДНК из хранящегося в Германии типового экземпляра неандертальца. Вероника пристально посмотрела на Понтера, потом на Мэри.

— Даже если закономерности нет, мы способны убедить себя, что за всем этим существует какая-то логика. Вот почему мы не просто выдумываем истории про наших богов — мы на самом деле в них верим.

Религиозная часть натуры Мэри оказалась задвинута в дальний угол, и учёный завладел ею безраздельно.

— Вероника, вы уверены в этом? Потому что если это так, то…

— О, я вполне уверена. Это классический эксперимент — я пришлю вам ссылку. В нём две группы людей играют на доске с клетками в игру, правила которой им не объяснили. Изначально они знают лишь, что за хорошие ходы очки начисляются, а за плохие — нет. Так вот, одной группе игроков очки начисляли за ход в чёрные клетки нижнего левого угла доски, и, разумеется, сделав некоторое число ходов, игроки догадывались, как нужно играть, чтобы всегда выигрывать. Но второй группе игроков очки начисляли случайно: начисление очков никак не было связано с ходом, который они сделали. Но эти игроки также выработали систему правил, в соответствии с которыми, по их мнению, велась игра, и были убеждены, что, следуя этим правилам, они повышают свои шансы на успех.

— Правда? — удивился Понтер. — Я бы просто потерял к игре интерес.

— Не сомневаюсь, — сказала Вероника, широко улыбнувшись. — Но мы находим такую игру увлекательной.

— Или раздражающей, — сказала Мэри.

— Раздражающей, да! Что означает, что нас выводит из себя ситуация, когда в наблюдаемом явлении отсутствует какая-либо система. — Вероника посмотрела на Понтера. — Можно провести ещё один небольшой тест? Мэри, если не возражаете, я снова хочу вас попросить сохранять молчание. Понтер, вы понимаете, что я имею в виду, говоря о подбрасывании монетки?

Понтер ответил отрицательно, и Вероника продемонстрировала ему гагару, которую выудила из кармана лабораторного халата. Когда Понтер понял, что имеется в виду, рыжеволосая исследовательница продолжила:

— Так вот, если я подкинула монетку двадцать раз, и все двадцать раз она упала решкой, то каковы шансы, что она упадёт решкой в двадцать первый раз?

Понтер ответил, не задумываясь.

— Один к одному.

— Именно! Или, как мы обычно говорим, пятьдесят на пятьдесят. Равные шансы.

Понтер кивнул.

— Так вот, Мэри, я уверена, что вы знаете, что Понтер абсолютно прав: не имеет значения, сколько раз подряд выпадала решка перед очередным подбрасыванием, если исходить из предположения, что монета внутренне однородна. Вероятность того, что в очередном подбрасывании выпадет решка, всегда пятьдесят на пятьдесят. Но когда я задаю этот вопрос первокурсникам на факультете психологии, большинство из них думает, что шансы на новое выпадение решки астрономически малы. На каком-то базовом уровне наш мозг склонен приписывать мотивацию случайным событиям. Вот почему даже те, кто никогда не испытывал ничего, подобного тому, что вы, Мэри, только что испытали, видят руку Божью в том, что на самом деле попросту случайно.

Глава 9

В пытливом духе, который вёл нас за тысячи километров через Берингию, соединившую Сибирь с Аляской во времена ледникового периода…


Прежде чем отправляться к порталу, Мэри решила по-быстрому забежать в университетский книжный магазин. Она не взяла с собой из дому никаких книг — просто забыла, а в неандертальской вселенной ей, разумеется, не удастся найти чего-нибудь почитать.

224