Мэри продолжала смотреть на закрытую дверь. И всё же, наверное же религия — это нечто большее, чем просто проделки нейронов, микроэлектрический самообман. Наверняка ведь…
— Ну, всё, — сказала Вероника. — Отключаю питание. — Она подошла к стальной двери и с усилием открыла её. — Можете выходить.
Первым делом Понтер начал стягивать с себя тесный шлем. Он обхватил себя руками за голову и мощно потянул шлем вверх. Устройство соскочило с головы, и он протянул его Веронике, а потом начал массировать надбровье, словно пытаясь восстановить в нём нормальное кровообращение.
— Ну и? — спросила Мэри, сгорая от любопытства.
Понтер открыл крышку Хака и что-то переключил, по-видимому, снова активируя кохлеарные импланты.
— Так как? — не отставала Мэри.
Понтер покачал головой, и на какое-то мгновение у Мэри вспыхнула надежда, что это тоже была попытка восстановить кровообращение.
— Ничего, — сказал он.
Мэри сама удивилась, насколько огорчило её это единственное слово.
— Ничего? — повторила Вероника, которая, наоборот, обрадовалась заявлению Понтера. — Вы уверены?
Понтер кивнул.
— Никаких зрительных эффектов? — продолжала Вероника. — Никакого ощущения чьего-то присутствия? Чувства, что за вами наблюдают?
— Вообще ничего. Только я, наедине со своими мыслями.
— И о чём же ты думал? — спросила Мэри. В конце концов, возможно, Понтер просто не смог распознать момент религиозного откровения.
— Я думал об обеде, — сказал Понтер, — думал, что мы сегодня будем есть. И о погоде, о том, на что похожа здешняя зима. — Он посмотрел на Мэри и, должно быть, разглядел разочарование на её лице. — О, и о тебе! — быстро добавил Понтер, по-видимому, чтобы подбодрить её. — Разумеется, я думал о тебе!
Мэри невесело улыбнулась и отвела взгляд. Опыт с одним-единственным неандертальцем, понятное дело, ничего не доказывает. И всё же…
И всё же то, что она, представительница Homo sapiens, имела первосортное, полномасштабное религиозное откровение, тогда как он, Homo neanderthalensis, просто думал о…
Слово непрошенным всплыло в её памяти.
Думал о том же, о чём думает каждый божий день.
В пытливом духе, заставшем наших древних пращуров распространиться по всему Старому Свету…
Вероника Шеннон, сцепив руки за спиной, ходила взад-вперёд по своей лаборатории. Мэри сидела на одном из лабораторных кресел; для Понтера пространство между металлическими подлокотниками другого такого же кресла оказалось слишком узким, и он примостился на краешке на удивление опрятного рабочего стола Вероники.
— Вы знаете что-нибудь из психологии, Понтер? — спросила Вероника.
— Немного, — ответил Понтер. — Я занимался ею, когда изучал информатику в Академии. Это было — как вы это называете? — нечто, что я должен был изучать в комплекте с курсом искусственного интеллекта.
— Смежный курс, — подсказала Мэри.
— На самых первых занятиях курса психологии, — сказала Вероника, — нашим студентам рассказывают о Б. Ф. Скиннере.
Мэри кивнула; у неё тоже было введение в психологию.
— Бихевиоризм, верно?
— Верно, — ответила Вероника. — Оперантное научение: подкрепление и наказание.
— Это как дрессировка собак? — уточнил Понтер.
— Примерно, — сказала Вероника, останавливаясь. — Мэри, теперь прошу вас: не говорите ни слова. Я хочу услышать, что Понтер скажет без подсказки с вашей стороны.
Мэри кивнула.
— Хорошо, Понтер, — сказала Вероника. — Вы помните свой курс психологии?
— Не особенно. Очень смутно.
Рыжеволосая исследовательница заметно погрустнела.
— Но я помню, — сказал Хак через внешний динамик своим синтезированным мужским голосом. — Или, точнее, в моей памяти имеется эквивалент учебника психологии. С его помощью я помогаю Понтеру выкрутиться, когда он попадает в дурацкое положение.
Понтер виновато улыбнулся.
— Отлично, — воскликнула Вероника. — Тогда вопрос: каков наилучший способ закрепления желаемой модели поведения? Той, которую вы хотите не искоренить, а взрастить.
— Поощрение, — ответил Хак.
— Поощрение, точно! Но какого рода поощрение?
— Последовательное.
Вероника выглядела так, словно только что произошло нечто неизмеримо важное.
— Последовательное, — повторила она, словно это было ключом ко всему. — Вы уверены? Вы абсолютно уверены?
— Да, — ответил Хак; в его голосе прозвучали отчётливые нотки растерянности.
— Потому что у нас не так, — сказала Вероника. — У нас последовательное поощрение не является наилучшим способом внедрения модели поведения.
Мэри задумалась. Она наверняка знала правильный ответ, но не могла выудить его из-под наслоений последующих лет. К счастью, Понтер сам задал вопрос, которого ждала Вероника.
— И какой же способ считается наилучшим среди людей вашего вида?
— Периодическое вознаграждение, — победно заявила Вероника.
Понтер нахмурился.
— Вы хотите сказать, когда за желаемое поведение то вознаграждают, то нет?
— Именно! — сказала Вероника. — В точности так!
— Но это бессмыслица, — сказал Понтер.
— Ага, — согласилась Вероника, широко улыбнувшись. — Это она из самых больших странностей психологии Homo sapiens. Но это истинная правда. Классический пример — азартные игры: если мы в игре постоянно выигрываем, нам становится скучно. Но если мы выигрываем время от времени, то может наступить игровая зависимость. Или вот как дети постоянно канючат у родителей: «Купи мне эту игрушку!», «Не хочу ложиться спать!» «Хочу в зоопарк!» Все родители терпеть не могут, когда их дети так делают, но те продолжают — не из-за того, что это всегда срабатывает, а из-за того, что это срабатывает иногда. Именно непредсказуемость исхода привлекает нас в игре.