— Изумительно, — сказал Арнольд. — Изумительно. Но скажите: а каким образом установили, что магнитное поле Земли периодически меняет полярность? Мы сделали это открытие сравнительно недавно.
— По намагниченности пород в местах падения метеоритов.
— Правда? — сказал Арнольд, и его сросшаяся бровь — было здорово видеть глексена с нормальным лицом, пусть даже только в этом аспекте — взлетела на лоб.
— Ага, — сказал Понтер. — Когда железо-никелевый метеорит врезается в Землю, он намагничивается в направлении магнитного поля Земли.
Арнольд на секунду задумался.
— Ну да, наверное. Это как железный прут намагничивается, если стукнуть по нему молотом.
— Точно, — сказал Понтер. — Но если ваш народ узнал о сменах полярности не по метеоритам, то как тогда вы догадались, что полярность периодически меняется?
— Спрединг морского дна, — ответил Арнольд.
— Что? — переспросил Понтер.
— Вы знакомы с тектоникой плит? — спросил Арнольд. — Ну, дрейф континентов и всё такое?
— Континенты движутся? — спросил Понтер, сделав безмерно удивлённое лицо. Но сразу же поднял руку. — Нет-нет, в этот раз я действительно шучу. Да, мой народ знаком с этим явлением. В конце концов, совпадение береговой линии Ранеласса и Подлара трудно не заметить.
— Должно быть, вы говорите о Южной Америке и Африке, — Арнольд кивнул и невесело улыбнулся. — По-вашему, это очевидно каждому, но нам понадобилось несколько десятилетий, чтобы принять эту теорию.
— Почему?
Арнольд развёл руками.
— Вы учёный; вы наверняка понимаете. Старая гвардия считает, что они знают всё о том, как устроен мир, и не хочет отказываться от своих теорий. При таком большом сдвиге парадигмы вопрос не в том, чтобы убедить кого-то в правильности новых теорий, а, скорее, в том, чтобы дождаться, пока носители старых теорий не умрут.
Понтер попытался скрыть изумление. Какие у глексенов странные подходы к науке!
— Так или иначе, — продолжал Арнольд, — в конечном итоге мы всё же нашли доказательства континентального дрейфа. Посередине океанов есть места, где магма поднимается от мантии и формирует новую горную породу.
— Мы предполагали, что такое явление должно иметь место, — сказал Понтер. — В конце концов, если есть места, где старая порода опускается вниз…
— Зоны субдукции, — подсказал Арнольд.
— Да, эти самые, — согласился Понтер. — Если есть места, где старая порода опускается вниз, то, очевидно, должны быть и места, где новая порода поднимается наверх, хотя, конечно, мы не никогда не наблюдали этот процесс.
— Мы делали буровые пробы в этих местах, — сказал Арнольд.
В этот раз изумление на лице Понтера было неподдельным.
— Посреди океана?
— Ну да, — ответил Арнольд, явно обрадованный, что его мир хоть в чём-то оказался впереди. — И если вы посмотрите на образцы, взятые по разные стороны от разлома, через который изливается магма, то увидите симметричную закономерность в её намагниченности: нормальная вплотную к разлому по обе стороны от него, обратная на равном расстоянии от разлома, снова нормальная на большем расстоянии, и так далее.
— Впечатляет, — сказал Понтер.
— У нас тоже были моменты славы, — сказал Арнольд. Он улыбнулся, явно ожидая того же от Понтера
— Простите? — сказал Понтер.
— Это каламбур, игра слов. Ну, знаете — «магнитный момент» — произведение расстояния между магнитными полюсами на напряжённость поля на полюсах.
— Ах, — сказал Понтер. Глексены помешаны на игре слов… ему этого, должно быть, не понять никогда.
Арнольд выглядел обескураженным.
— Так вот, — продолжил он. — То, что у вас магнитное поле сколлапсировало раньше, чем у нас — это для меня большая неожиданность. Насколько я понимаю модель Бенуа, наша вселенная отделилась от вашей сорок тысяч лет назад с пробуждением сознания. Хорошо, пусть так. Но я не понимаю, что ваш народ или мой мог сделать такого за последние четыреста веков, чтобы это хоть как-то повлияло на работу геодинамо.
— Это в самом деле загадка, — согласился Понтер.
Арнольд сполз со своего стула и поднялся на ноги.
— Однако благодаря этому вы смогли рассеять мои опасения так, как я и мечтать не мог.
Понтер кивнул.
— Я рад. Вы в самом деле — как это у вас говорят? — переживёте период геомагнитного коллапса без шума и пыли. — Понтер подмигнул. — Ведь мы-то уже его пережили.
Мэри пыталась сосредоточиться на работе, но её мысли всё время возвращались к Понтеру — и не случайно, ведь как раз с образцами его ДНК она и работала.
Мэри передёргивало каждый раз, как она читала популярную статью, пытающуюся объяснить, почему митохондриальная ДНК наследуется только по материнской линии. Обычное объяснение состояло в том, что в яйцеклетку проникает только головка сперматозоида, тогда как митохондрии располагаются в его средней и хвостовой частях. Но хотя митохондрии и правда распределялись по сперматозоиду именно таким образом, то, что в яйцеклетку попадает только головка, было неправдой. Микроскопия и ДНК-анализ показали, что митохондриальная ДНК сперматозоида всё-таки попадает в оплодотворённую яйцеклетку млекопитающих. По правде говоря, никто не знает, почему отцовская митохондриальная ДНК не включается в зиготу так же, как материнская — по непонятной пока причине она просто исчезает, так что объяснение было простым и красивым, но совершенно неверным.
И всё же, поскольку в каждой клетке тысячи митохондрий и всего одно ядро, получить из древних образцов митохондриальную ДНК несравнимо проще, чем ядерную. Ядерную ДНК не извлекали ни из одного неандертальского ископаемого образца на этой версии Земли, и поэтому Мэри сосредоточилась на анализе митохондриальной ДНК Понтера и анализе её сходства и отличий от глексенской митохондриальной ДНК. Однако, похоже, не существовало какой-то одной характерной последовательности, которая присутствовала бы в ДНК Понтера и известных ископаемых образцов и отсутствовала бы в ДНК глексенов. Или наоборот.