Неандертальский параллакс - Страница 45

— Уважением? — усмехнулась Болбай. — С таким же, с каким он говорит о Понтере с тех пор, как он исчез?

У Адекора закружилась голова.

— Мы можем обратиться к архиву алиби, моему или эксгибициониста, — сказал он и указал на Сард, как будто они были давними союзниками. — Арбитр может услышать в точности, что я говорил.

Болбай махнула рукой, отметая предложение, словно это был бред сумасшедшего.

— Не важно, какие именно слова вы произнесли; важно, какие чувства эти слова выражали. А вы чувствовали облегчение от того, что вашего давнего соперника наконец не стало…

— Нет, — выкрикнул Адекор.

— Делаю вам предупреждение, Даклар Болбай, — резко сказала Сард

— Облегчение от того, что вы вышли из его тени, — продолжала Болбай.

— Нет! — повторил Адекор, чувствуя, как в нём вскипает гнев.

— Облегчение, — продолжала Болбай, возвышая голос, — от того, что теперь вы сможете включить в свой вклад то, что было сделано совместно.

— Замолчите, Болбай! — каркнула Сард, громко хлопая ладонью по подлокотнику своего кресла.

— Облегчение, — Болбай почти кричала, — от того, что ваш соперник мёртв!

Адекор поднялся на ноги и повернулся к Болбай. Его рука сжалась в кулак и поднялась…

— Учёный Халд! — голос арбитра Сард был подобен грому.

Адекор замер. Его сердце бешено колотилось. Болбай, как он заметил, предусмотрительно переместилась на подветренную сторону от него, так, чтобы вентиляторы не несли её феромоны в сторону Адекора. Он посмотрел на свой сжатый кулак — кулак, который мог расколоть череп Болбай одним тычком, одним хорошим ударом проломить грудную клетку и разорвать сердце. Он смотрел на него как на что-то инородное, не принадлежащее его телу. Адекор опустил руку, но в нём по-прежнему было столько гнева и негодования, что в течение нескольких тактов он не мог разжать пальцы. Он повернулся к арбитру.

— Я… — сказал он умоляющим тоном. — Арбитр, вы, конечно, понимаете… Я… Я не мог… — Он тряхнул головой. — Вы слышали, что она мне говорила. Я не мог… никто бы не смог…

Фиолетовые глаза арбитра Сард, взирающие на него, были широко раскрыты от изумления.

— Я никогда не видела ничего подобного, ни в зале суда, ни за его пределами, — сказала она. Учёный Халд, за что с вами такое?

Адекор всё ещё кипел от ярости. Болбай знает о той истории; наверняка знает. Она — партнёрша Класт, а Понтер и Класт в то время уже были вместе. Но… но… так из-за этого Болбай с таким рвением преследует его? В этом состоит её мотив? Она не может не знать, что Понтер никогда не пожелал бы такого.

Адекор прошёл через длительное лечение по поводу своей проблемы с контролем гнева. Понтер, милый Понтер, посчитал это болезнью, химический дисбалансом, и — к чести это замечательного человека — был рядом с Адекором в течение всего курса лечения.

Но сегодня… сегодня Болбай вынудила его, спровоцировала, подвела его к краю у всех на глазах.

— Достойный арбитр, — сказал Адекор, пытаясь — пытаясь, пытаясь! — заставить свой голос звучать спокойно. Должен ли он всё объяснить? Мог ли? Адекор склонил голову. — Я прошу прощения за свой срыв.

В голосе арбитра Сард по-прежнему слышалось изумление.

— Даклар Болбай, у вас имеются ещё какие-либо улики, подкрепляющие обвинение?

Болбай, явно достигшая именно того эффекта, на который рассчитывала, снова превратилась в воплощение спокойствия и рассудительности.

— Если позволите, я хотела бы коснуться ещё одного небольшого аспекта…

Глава 23

По окончании собрания в конференц-зале «Инко» Рубен Монтего пригласил всех к себе домой на ещё одно барбекю. Понтер широко улыбался; ему явно понравился вчерашний ужин. Луиза также приняла приглашение, снова пояснив, что, поскольку обсерватория лежит в руинах, ей всё равно нечего делать. Согласилась и Мэри: барбекю — это весело, уж точно веселее, чем снова весь вечер пялиться в потолок гостиничного номера. Профессор Ма отказалась. Ей нужно было возвращаться в Оттаву, где на десять вечера была назначена встреча на Сассекс-драйв, 24 — она сегодня встречалась с премьер-министром.

Основной проблемой теперь было избавиться от журналистов, которые, по словам охраны «Инко», дежурили у главных ворот шахты «Крейгтон». Но Луиза с Рубеном быстро разработали план, который тут же и претворили в жизнь.

У Мэри была машина, которую «Инко» взяла для неё напрокат — красный «додж-неон». (Когда Мэри забирала её в прокатной конторе, она спросила, ездит ли машина на благородном газе; клерк лишь непонимающе уставился на неё.)

Мэри оставила «неон» на парковке шахты, и уселась на пассажирское сиденье Луизиного чёрного «форд-эксплорера», украшенного сине-белым номерным знаком с номером «D2O», в котором Мэри спустя секунду опознала химическую формулу тяжёлой воды. Луиза достала из багажника одеяло — разумные водители и в Онтарио, и в Квебеке всегда возят с собой одеяло на случай, если зимой заглохнет мотор — и завернула Мэри в него.

Сначала Мэри было невыносимо жарко, но, к счастью, у Луизы в машине был кондиционер; немногие аспиранты могли себе это позволить, но Мэри подозревала, что Луиза с лёгкостью получает максимальные скидки и прочие бонусы.

Луиза подкатила по извилистой гравийной дорожке к выезду с шахты, и Мэри, в меру способностей, попыталась сделать вид, что под одеялом прячется что-то массивное и одушевлённое. Через некоторое время Луиза резко прибавила скорость, словно желая побыстрее скрыться.

— Мы только что проехали ворота, — сказала она Мэри, которая из-под одеяла ничего не видела. — Ура, сработало! На нас показывают пальцами и бегут к машинам.