Неандертальский параллакс - Страница 24

— Эй! Есть кто дома?

Мгновение спустя из-за двери появилась Жасмель Кет. Она была высокая, гибкая, и ей только-только исполнилось 250 лун — возраст совершеннолетия. Адекор различал в её лице черты и Понтера, и Класт; Жасмель повезло, что она унаследовала его глаза и её скулы, а не наоборот.

— Чт… Что… — Жасмель запнулась. Она замолчала, с заметным усилием овладела собой, и заговорила снова: — Что ты тут делаешь?

— Здравый день, Жасмель, — сказал Адикор. — Давно не виделись.

— Тебе хватает нахальства заявляться сюда, да ещё в Последние Пять.

— Я не убивал твоего отца, — сказал Адекор. — Честное слово, не убивал.

— Но его нет. Если он жив, то где он?

— Если он мёртв, то где тело? — спросил Адекор.

— Не знаю. Даклар говорит, что ты избавился от него.

— Даклар здесь?

— Нет, она ушла на курсы обмена мастерства.

— Я могу войти?

Жасмель взглянула на свой имплант, будто хотела удостовериться, что он по-прежнему функционирует.

— Ну… думаю, да, — сказала она.

— Спасибо.

Она отступила в сторону, и Адекор вошёл в дом. Внутри было прохладно — большое облегчение в летнюю жару. В углу возился домашний робот, поднимая с пола разные мелочи и удаляя с них пыль маленьким пылесосом.

— Где твоя сестра? — спросил Адекор.

— Мегамег, — Жасмель произнесла имя сестры с нажимом, словно упрекая Адекора за то, что он, по-видимому, забыл его, — Мегамег играет в барсталк с друзьями.

Адекор раздумывал, стоит ли ему показать, что он прекрасно осведомлён о жизни Мегамег — ведь Понтер постоянно рассказывал о ней и Жасмель. Будь это просто визит вежливости, он не стал бы развивать эту тему. Но от этого визита многое зависело.

— Мегамег, — повторил Адекор. — Да, Мегамег Бек. Из 148-го, да? Для своего возраста маловата, но драчлива. Хочет стать хирургом, когда вырастет.

Жасмель молчала.

— А ты, — продолжал напирать Адекор, — Жасмель Кет, учишься на историка. Особо интересуешься Эвсоем до начала отсчёта поколений, но тебе также нравится эпоха тридцатых поколений на этом континенте…

— Хватит, — сказала Жасмель, оборвав его на полуслове.

— Ваш отец часто о вас рассказывал. Он вас очень любил и гордился вами.

Жасмель приподняла бровь, явно удивлённая и польщённая.

— Я его не убивал, — снова сказал Адекор. — Поверь, я тоскую по нему так, что не выразить словами. С того… — Он оборвал себя; он едва не сказал, что со дня исчезновения Понтера Двое ещё не становились Одним, так что у Жасмель ещё не было шанса ощутить его отсутствие. Действительно, при нормальных обстоятельствах она бы и не виделась с отцом в последние три дня, с тех пор, как Двое перестали быть Одним. А вот для Адекора пустота в доме, отсутствие партнёра, который всегда был рядом, было реальностью его жизни каждое мгновение с того момента, как он пропал. Однако глупо спорить о том, чьё горе сильнее; Адекор осознавал, что, как бы он ни любил Понтера, но его дочь Жасмель связана с ним генетически, его плоть и кровь.

Вероятно, Жасмель подумала о том же самом.

— Я тоже по нему скучаю. Уже. Я… — Она отвела взгляд. — Я не слишком много времени с ним проводила, когда Двое становились Одним. Понимаешь, тот парень, с которым мы…

Адекор кивнул. Он не был уверен, что полностью понимает, каково быть отцом молодой женщины. У него самого не было детей поколения 147. Они с Лурт тогда уже образовали пару, но как-то так получилось, что Лурт не смогла забеременеть. Пришлось услышать массу шуток о том, как физик и химичка не смогли одолеть биологию. От поколения 148 у Адекора был сын Даб; он был мал и ещё жил с матерью, но стремился проводить с отцом каждое мгновение во время его ежемесячных визитов.

Но Адекор слышал и Понтеровы… ну, не сказать, что жалобы; он понимал, что таков естественный порядок вещей. Но всё же у Жасмель оставалось для отца так мало времени, когда Двое становились Одним, и Адекор знал, что Понтера это расстраивало. А теперь, похоже, Жасмель осознавала, что никогда больше не увидит отца, жалела о том времени, которое могла бы провести с ним, понимала, что уже ничего не исправить, не наверстать, что отец уже никогда её не обнимет, что она никогда не услышит его голос, одобрительный или весёлый или просто спрашивающий, как дела.

Адекор осмотрелся и нашёл себе стул. Он был деревянный, сработанный той же мебельщицей, что и тот, на котором Понтер любил сидеть на их веранде — та женщина была знакомой Класт.

Жасмель присела на другом краю комнаты. Позади неё робот уборщик тихо исчез, направившись в другую часть дома.

— Ты знаешь, что будет, если меня признают виновным? — спросил Адекор.

Жасмель закрыла глаза, вероятно, чтобы не дать взгляду метнуться вниз.

— Да, — тихо сказала она. Но потом продолжила, будто защищаясь: — Но какая разница? Ты уже оставил потомство, у тебя двое детей.

— Не двое, — сказал Адекор. — Один, со 148-го.

— О, — тихо вздохнула Жасмель, видимо, пристыженная тем, что она знала про партнёра отца меньше, чем партнёр отца знал про его дочерей.

— И, кроме того, речь не только обо мне. Моего сына Даба тоже стерилизуют, и мою сестру Келон — всех, у кого по крайней мере пятьдесят процентов генов моих генов.

Конечно, сейчас не старые времена; сейчас — эра генетического тестирования. Если бы Келон и Даб смогли показать, что не унаследовали аберрантных генов Адекора, то их могли бы помиловать и не подвергать операции. Но хотя некоторые преступления были результатом какого-то хорошо изученного генетического изъяна, убийство подобных маркеров не имело. К тому же, убийство было преступлением настолько отвратительным, что возможность, даже исчезающее малая, передачи склонности к нему последующим поколениям будет пресекаться всеми возможными средствами.