— Мне это известно, но…
— Мэм, — мягко прервал её Хоббс, — я понимаю, как этот случай для вас важен. Каждое дело, которое мы расследуем, очень важно для потерпевшего.
Мэри изо всех сил пыталась не злиться.
— Но если бы позволили взять комплект улик к себе в Йоркский, я бы наверняка смогла выделить из него больше ДНК, чем ваши специалисты.
— Я не могу этого сделать, мэм. Мне очень жаль.
— Почему?
— Ну, во-первых, Йоркский не сертифицирован для производства судмедэкспертизы, и…
— Лаврентийский, — прервала его Мэри. — Пошлите комплект в Лаврентийский университет, я поработаю с ним там. — Лаборатория Лаврентийского университета, где она впервые анализировала ДНК Понтера, работала по контракту с RCMP и полицией Онтарио.
Хоббс вскинул брови.
— Ну, в принципе, — сказала он, — Лаврентийский — это другое дело, однако…
— Я подпишу любые бумаги, — сказала Мэри.
— Может быть, — сказал Хоббс, но его голос звучал неуверенно. — Хотя это совершенно не в наших правилах…
— Прошу вас, — сказала Мэри. Ей не хотелось даже думать о том, что с единственным оставшимся образцом что-то случится. — Пожалуйста.
Хоббс развёл руками.
— Я посмотрю, что можно сделать, но я бы на вашем месте не слишком надеялся. У нас очень строгие правила относительно цепи хранения улик.
— Но вы попытаетесь?
— Да, конечно, попытаюсь.
— Спасибо, — сказала Мэри. — Спасибо.
Неожиданно для Мэри Понтер спросил:
— Мы не могли бы хотя бы увидеть собранные улики?
Хоббс выглядел не менее озадаченным, чем Мэри.
— Зачем? — спросил он.
— Чтобы профессор Воган могла на глаз оценить адекватность условий их хранения. — Он посмотрел на Мэри. — Не правда ли, Мэре?
Мэри не знала, что Понтер затевает, но полностью ему доверяла.
— Э-э… да. Да, конечно. — Она повернулась к детективу и улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой. — Это займёт несколько секунд. Мы бы сразу поняли, стоит ли игра свеч. Ни к чему заставлять вас проходить через всю бумажную волокиту, если образцы уже непригодны для анализа.
Хоббс нахмурился и на некоторое время задумался, уставившись в пространство.
— Хорошо, — сказал он, наконец. — Сейчас принесу.
Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с картонным контейнером размером с коробку из-под обуви. Он снял крышку и показал Мэри его содержимое. Понтер встал и заглянул ей через плечо. Внутри были несколько предметных стёкол с образцами и три зиплоковских пакета с наклеенными на них ярлыками. В одном из них оказалась пара женских трусиков, во втором — маленькая гребёнка с несколькими лобковыми волосами на ней, в третьем — несколько пузырьков, содержащих, по всей видимости, вагинальные соскобы.
— Всё это с самого начало хранится в холодильнике, — сказал Хоббс, будто оправдываясь. — Мы знаем, что мы…
Внезапно правая рука Понтера метнулась вперёд. Он схватил пакет с трусиками, разорвал его и поднёс их к своему носу, делая глубокий вдох.
Мэри остолбенела.
— Понтер, что ты…?
— Отдайте! — взорвался Хоббс. — Он попытался вырвать пакет у Понтера из рук, но Понтер легко уклонился и снова глубоко вдохнул.
— Господи Иисусе, да вы что? — заорал Хоббс. — Извращенец какой-то!
Понтер вынул нос из пакета и, не говоря ни слова, протянул его Хоббсу, который рассерженно выхватил его у него из рук.
— Убирайтесь отсюда к такой-то матери, — рявкнул он. Ещё двое полицейских появились в дверях комнаты для допросов, по-видимому, привлечённые криками.
— Прошу прощения, — сказал Понтер.
— Просто убирайтесь, — сказал Хоббс, и добавил для Мэри: — Мы сами позаботимся о наших уликах, дамочка. А теперь сгиньте!
Мэри вышла из полицейского участка, кипя от ярости. Но она не сказала ни слова до тех пор, как они с Понтером сели в стоящую на парковке машину.
И только после этого она потребовала объяснений.
— Что это такое было?
— Прости, — сказал Понтер.
— Теперь меня никогда не подпустят к этим образцам, — сказала Мэри. — Господи, думаю, что он нас не арестовал только потому, что иначе ему пришлось бы расписаться в собственной тупости и признаться, что он сам дал нам улики.
— Я снова прошу прощения, — сказал Понтер.
— О чём ты чёрт возьми думал?
Понтер молчал.
— Ну? Не молчи!
— Я знаю, кто изнасиловал Кейсер Ремтуллу и, предположительно, тебя тоже.
Мэри в полнейшем изумлении осела в водительском кресле.
— Кто?
— Твой коллега — я не могу правильно произнести его имя. Что-то вроде «Корнелеус».
— Корнелиус? Корнелиус Раскин? Да нет, это бред.
— Почему? Что-то в его внешности противоречит тому, что ты заметила в тот вечер?
После вспышки ярости Мэри всё ещё не могла отдышаться. Но гнев полностью исчез из её голоса, сменившись потрясением.
— Ну… нет. Ну, то есть, да, у Корнелиуса голубые глаза — но у многих людей такие же. И Корнелиус не курит.
— Курит, — возразил Понтер.
— Я никогда не видела, чтобы он курил.
— Я почуял запах при встрече.
— Он мог быть в баре и пропитаться дымом.
— Нет. Запах был в его дыхании, хотя он, по-видимому, пытался замаскировать его каким-то веществом.
Мэри нахмурилась. Она знала нескольких тайных курильщиков.
— Я никогда не чувствовала от него запаха.
Понтер промолчал.
— Кроме того, — сказала Мэри, — Корнелиус не стал бы нападать на меня или Кейсер. В смысле, мы же коллеги и…